Пятый уклад опирается на достижения в области микроэлектроники, информатики, биотехнологии, генной инженерии, новых видов энергии, материалов, освоения космического пространства, спутниковой связи и т.п.
Вернемся к поставленному в начале этого подраздела вопросу о том, каковы содержательные основания выделения этих этапов и, следовательно (авторы, напомним, «работают» в парадигме исследования генетически развивающейся системы), элементов структуры позднего капитализма. При этом мы будем искать (NB! Напомним!) не абстрактно-общие черты, а внутренние существенные основания. Такими глубинными содержательными основаниями периодизации позднего капитализма являются закономерности «заката» экономической общественной формации, что, впрочем, также требует доказательства, которое и будет дано (в меру наших возможностей) ниже.
Анализ этой стадии авторы хотели бы начать с напоминания о тех признаках империализма, которые были выделены в работах В. И. Ленина («Империализм, как высшая стадия капитализма», «Тетради по империализму» и др.)1. Подчеркнем: авторы делают это не потому, что считают именно Ульянова ведущим теоретиком по данной проблеме, а потому, что он (и здесь мы готовы подписаться под старыми выводами советской политэкономии капитализма) едва ли не наиболее удачно продолжил метод «Капитала» применительно к исследованию относительно новой экономической реальности. Именно он, критически синтезируя разработки Гильфердинга, Гобсона, Каутского, Люксембург1, сумел показать в историко-логическом контрапункте, в чем именно состоит частичное (еще не уничтожающее систему) отрицание системного качества капиталистического способа производства (а именно — «подрыв» товарного производства2). Именно он сумел на этой базе сделать ряд выводов об изменении природы собственно капитала (доминирование финансового капитала и т.п.) и вытекающих отсюда геоэкономических и геополитических, а также социально-политических последствиях (авторы нарочито используют современную лексику, «перезагружая» ленинские характеристики применительно к современному языку). О последних выводах Ульянова можно спорить (хотя серия социалистических революций и слом имперско-колониальной системы им были предсказаны вполне обоснованно; другое дело, что, как мы отмечали выше, им был недооценен потенциал самореформирования позднего капитализма и возможная мера мутации будущего социализма). Но теоретико-эмпирическая обоснованность первых двух выводов (господство монополий, подрывающих, но не уничтожающих свободную конкуренцию и доминирование финансового капитала) не вызывает сомнений.
Итак, при взгляде в глубь явлений, характерных для первого этапа позднего капитализма, мы можем зафиксировать, что здесь (и в данном случае авторы учебников economics и советских курсов политической экономии империализма будут, как ни странно, едины) происходит по меньшей мере значительное видоизменение механизмов свободной конкуренции, появляется «несовершенная» (язык economics) или монополистическая (язык марксизма) конкуренция. В основе этого лежит видоизменение фундаментальных закономерностей, основ рынка — независимость его агентов, не способных влиять на рыночные параметры (цену, например), подрывается (естественно, лишь отчасти) сознательным воздействием на них со стороны крупнейших капиталов и их союзов (первоначально — картелей и трестов), получивших в марксизме имя «монополий» (авторы далее будут использовать это категориальное обозначение).
